Проблема НАТО" сквозь призму противостояния "Россия - Запад": конец пятисотлетнего спора?
Ю. С. Пивоваров
член-корреспондент РАН
А. И. Фурсов
директор Института Русской Истории РГГУ
"Привыкли верить мы,
Что нам без немцев нет спасенья".
А. Грибоедов (начало XIX в.)
"На немец нам смотрить нечего: они
нас обманывают, да деньги у нас
выманивают, а самые правды никогда
нам не скажут. Только предлагают нам
всякие фигуры, на чом бы им излишние
у нас деньги выманити, и привозят к
нам дудки да робячие игрушки, да
всякие напитки, чтоб мы купя да
выссали; и на питье и на иные без
делицы, кои купя да бросить, тысяч
по сту рублев и болши на кийдждо
год выманивают".
И. Посошков (рубеж ХУП-ХУШ вв.)
I
Многие в России и Европе следят сегодня за бурными дискуссиями по поводу расширения НАТО на восток. Это - событие. Но, как говорил" Фернан Бродель, событие - это пыль. Свой смысл оно обретает только будучи помещенным в рамки долгосрочной ретроспективы, longue duree. В связи с этим отношения России и Запада мы хотим рассмотреть с точки зрения длительного исторического периода.
Крушение коммунизма в 1991-м породило у многих наших соотечественников надежды на изменения. Естественно - к лучшему Внутри страны ожидалось быстрое продвижение по пути материального благосостояния, рынка, демократии, правового государства и т.д. Вышло - несколько иначе.
На международной арене ждали полной антанты с Западом, благодарности за то, что избавили его от ядерного страха, за вывод войск из Германии, за постоянное поддакивание в период шеварднадзевско-козыревской дипломатии. Не дождались.
Западные политики, эксперты, как военные, так и штатские, журналисты угождают, что продвижение НАТО к границам Российской Федерации для нее не опасно. Конфронтация-де окончилась - забудьте. Однако большинство русских людей почему-то не очень верят этим утверждениям. И недоверие это понятно. исторически понятно. Исторически в смысле и той геополитической ситуации, в которой ныне оказалась Россия, и отношений с Западом, противостояния с ним.
С пространственной, геополитической точки зрения, Россия ныне словно переместилась эдак в середину XVII столетия. Россия без Украины, Белоруссии, Молдавии, Прибалтики, Закавказья и Средней Азии. С напряженностью на западной границе и не лучшим соотношением сил на Дальнем Востоке, где сильнее были позиции Цинского Китая.
В XX в. Россия уже дважды повторяла (в большей или меньшей степени) свои очертания первой половины бунташного века. Сначала это произошло в ходе первой мировой войны, что и было зафиксировано Брестским договором. Тогда, в 1918 г., Россия потеряла огромную территорию - 780 тыс. кв. км, на которой проживали 56 млн. человек, т.е. почти треть населения Российской Империи. "Брестский эпизод" оказался коротким, и вскоре утраченные территории были возвращены.
В октябре 1941 г. СССР лишился еще большей территории - около 1 млн. кв. км - и еще большего населения (42%). Однако и здесь сжатие быстро сменилось ; расширением, и в эпоху пульсации 40-50-х годов СССР (если считать "социалистический лагерь") достиг колоссальных размеров.
И вот - 1991 год. Пятидесятилетие начала Великой Отечественной войны, войны, в конце которой, в 1945 г., была наша Победа; наши казаки еще раз проехали по Берлину, а на сопках Маньчжурии "летели наземь самураи под напором стали и огня".
Ныне - иное. Как в 1918 и 1941 гг., мы потеряли в европейской части бывшего СССР около 1 млн. кв. км европейской, т.е. окультуренной, плодородной земли. Здесь проживают примерно 75 млн. человек (из них 17-18 млн. - русские). Указывать нам на то, что Россия и без этой земли велика - не корректно. Стоит лишь взглянуть на климатическую карту мира! Да и населением наша отчизна не очень богата. В России менее 150 млн. жителей, так что потеря 75 млн. европейцев - по своим масштабам и последствиям - драматична.
Только на этот раз территория и население потеряны без войны. Чем-то эта ситуация напоминает Брест-1918: в обоих случаях Россия не потерпела поражения в войне, а вышла из нее. С той лишь разницей, что в первом случае вышла из "горячей" войны, во втором - из "холодной"; в первом случае, в Бресте, коммунистический порядок платил за вход в Историю и в XX век, а во втором, на Мальте - платил за более или менее (оказалось - менее!) достойный выход из нее.
Тот факт, что НАТО двинулась к границам России во время очередного сжатия, ослабления, пользуясь этим, не может не настораживать русского человека. А вот то, что это происходит именно тогда, когда Россия встала, пусть во многом внешне, декларативно, на путь либерализации и улучшения отношений с Западом, неприятно удивляет. И опять же такая комбинация событий - не впервые в русской истории. Мы это уже проходили. Поразительно, но факт: исторически получается, что именно в момент демократизации и "либеральных" (или квазилиберальных) реформ и готовности России распахнуть окна в западную сторону Запад начинает делать не самые дружественные (скажем так) шаги, демонстрируя не самое большое (скажем так) уважение к России.
И напротив, именно с такими людьми, как Николай I, Сталин, Брежнев, Запад готов был целоваться, именно перед их режимами заискивал, шел на уступки. Разумеется, кланяются сильным. Сила - это то, что ценится в международных отношениях. Уважать себя можно только заставить. Все так. Но тогда стоит ли обращать внимание на заверения Запада в том, что в продвижении границ НАТО на восток нет ничего серьезного, что на самом деле конфронтация окончилась? Да, та конфронтация, которая была свойственна для XX в., историческая форма противостояния Запад (Европа) - Россия, характерная для "короткого XX века" (1914/1917-1991 гг.), похоже, окончилась. Значит ли, что не начнется какая-то другая? Нет, не значит. Как не значит, что до этой - XX столетия - формы не было других. Были. И пока мы не уясним себе природы (может быть, даже: метафизической природы) противостояния России и Запада, мы многого не поймем.
Если не мифологизировать Ледовое побоище 1242 г. и отнестись к нему как к локальному событию из новгородской жизни, то всерьез о противостоянии России Западу (и Запада России) можно говорить с конца XV в. Как только Русь "вылезла" из-под Золотой Орды и превратилась в "православное ханство", она приступила к выяснению отношений с западным соседом - Литвой, которая в течение 150 лет наступала на восток. В 1492 г., том самом, когда Колумб открыл Америку, а мавры были изгнаны из Испании, пришла пора Руси начинать "собирать наши пяди и крохи" на западе.
Рождение внешней политики Московии фактически совпадает с началом ее противостояния Европе. В известном смысле если "порубежные" войны с Литвой конца XV - начала XVI в. были "цветочками", "спором славян между собой", то уже Ливонская война (1558-1582) явилась вызовом Западу. А как вздрогнула Германия 1760 года! Всего на несколько дней в ходе Семилетней войны - русские заняли Берлин ("едут, едут по Берлину наши казаки"). Но город приходил в себя около двух лет.
Следует признать, что и европейцы обычно воевали с русскими не как между собой. Едва ли императору французов пришло бы в голову взорвать Кельнский собор (храм Василия Блаженного - можно). Немцы, обложив Париж в 1870 г., не стали делать ставку на парижский пролетариат и его полуполитические-полууголовные организации. И в 1940 г. они не разграбили Лувр. В отличие от этого, и Людендорф, и Черчилль - в разное время (1917 и 1919), по-разному и по разным причинам - поддержали большевиков. Цель была одна - Россия во мгле. Не коммунистическая Россия, а просто вообще Россия.
Правда, в самом конце второй мировой войны Гитлер собирался взорвать и сжечь Париж. Но Париж не загорелся - Paris, brule-t-il? - сами же немцы не осмелились выполнить приказ фюрера. Конечно, и в войнах европейцев друг с другом бывало варварство. Однако это было скорее исключение из правил. С Россией и французы, и немцы воевали иначе, чем друг с другом. Карл Шмитт точно подметил: в рамках второй мировой войны Германия вела две войны -обычную на Западном фронте и совершенно иную на Восточном: тотальную. Тотальная война - это война на уничтожение субстанции, на принципиальное уничтожение противника как Враждебного Иного.
И дело здесь, конечно, не в противостоянии двух социальных систем - или хотя бы не в первую очередь в их противостоянии, как это представляли и объясняли в середине XX в. Ведь песня "Вставай, страна огромная" была написана не в 1941 г. и не по заданию Агитпропа ЦК, а в 1914 г. по велению честного и простого русского сердца. В 1941 г. оставалось лишь заменить "с тевтонской силой тёмною, с проклятою ордой" на - "с фашистской силой...". Призыв "убить немца" впервые вышел не из-под пера советского писателя Константина Симонова, а из-под пера графа Алексея Николаевича Толстого (когда он еще был писателем русским и не знал, что станет советским). Кстати, на страницах журнала со столь милым советскому уху названием - "Огонек".
Да и Россия длительное время видела в Западе и во всем или почти всем западном нечто крайне негативное. Такое восприятие Запада имеет прочные и глубокие корни в российской традиции, по крайней мере, допетровской. В мироощущении русского человека с древних времен и до конца XVII в. Европа была месторасположением ада. Соответственно, рай находился на Востоке. И только на краткий исторический миг, на Lebenszeit петровской России (XVIII - первая половина XIX столетия) ситуация изменилась: Запад из "страны погибельной" превратился в источник света, разума, просвещения.
Однако уже в 1830-е годы в интеллектуальных кругах России начался антиевропейский поворот. Западофобские настроения усилились в результате поражения в Крымской войне и подписания унизительного Парижского договора.
Но еще раньше - между 1815 и 1848 гг. - поднялись антирусские настроения в Европе. Именно между Венским конгрессом и "братской помощью" австрийскому дому - Николая I, подавившего венгерскую революцию, формируется явление, которое можно назвать "геополитической русофобией". В основе ее лежали страх перед могуществом России, опасение, что в будущем эта огромная империя станет еще более мощной. Токвиль, Доносо, Кортес, Кюстин, Фальмарайер и другие (а до них - Наполеон Бонапарт) предсказывали России великое будущее, которое - одновременно - несет в себе смертельную угрозу Западу. В европейском сознании Россия и Abendland стали олицетворением двух враждебных друг другу принципов и сил.
Чем и как ответили русское сознание, русская мысль на "коренной перелом" в отношениях с Европой в 1850-1860-е годы? Ответили быстро и достойно.
III
В конце 1860-х годов в России появились две книги, которые по своей сути были так близки друг другу, что смело могли поменяться названиями. Речь идет о "Войне и мире" Льва Толстого и "России и Европе" Николая Данилевского. В обеих книгах центральное место занимает тема противостояния Запада (Европы) и России. При этом Россия понимается как "Антиевропа" и "мир", а Европа -как "Антироссия" и "война". Но если Толстого в этом романе больше интересует прошлое и вечное, то Данилевский ориентируется и на настоящее, и на перспективу. Для него вся история последних веков есть история противостояния России и Запада. Противостояния жестокого, бескомпромиссного, беспощадного. Без правил. Он писал: "Нам необходимо... отрешиться от мысли о какой бы то ни было солидарности с европейскими интересами, о какой бы то ни было связи с тою или другою политическою комбинацией европейских держав - и, прежде всего, приобрести совершенную свободу действий, полную возможность соединиться с каждым европейским государством под единственным условием (выделено нами. - Авт.), чтобы такой союз был нам выгоден, нимало не взирая на то, какой политический принцип представляет собой в данное время то или иное государство"(+1).
Под этими словами могли бы подписаться Ленин, Сталин и другие советские лидеры. И если взять только геополитическое измерение, то в известном смысле Парижский мир стал тем историческим толчком, дальним следствием которого явились русский коммунизм и русское (советское) противостояние Западу в XX в.: "Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется". Так, попытки развязать узел, завязанный Европой сразу после окончания локальной русско-турецкой войны 1877-1878 гг., взорвались первой мировой войной, из которой Россия выбиралась, как оказалось, одновременно в XX век и в коммунизм, Брестом. Брест вообще во многих отношениях является геополитическим символом. Более того, это также символ и псевдоним наших отношений с Западом.
IV
С этой точки зрения чрезвычайно интересные и важные наблюдения над природой отношений между Западом и Россией были сделаны П.Б.Струве. Он был не просто крупнейшим политическим мыслителем России первой половины XX столетия (таким полагал его Н.А. Бердяев), но и наиболее выдающимся в этом веке русским западником, теоретиком либерализма, вдохновенным защитником капиталистической цивилизации. Петр Бернгардович представлял собой высший, законченный, совершенный тип "русского европейца" и европеиста. Именно поэтому его мнение об отношениях России и Европы, Европы (Запада) к России особенно показательно.
В 1921 г., подводя итоги русской революции, Струве подчеркивал ее международный, геополитический аспект. "Когда после войны 1870-1871 гг.... первый президент французской республики Тьер... встретился в Вене со знаменитым немецким историком Ранке... спросил (его. - Авт.);.. с кем после свержения Наполеона III Германия ведет войну? - Ранке отвечал: с Людовиком XIV. Этот ответ для того, кто знает историю Европы, ясен. Смысл его заключается в том, что Эльзас был присоединен к Франции Людовиком XIV, и Германия в последней трети XIX в. вела войну с Францией за отторжение Эпьзаса..."(+2).
Здесь же Струве - по аналогии - делает вывод: Германия в 1914 г. начала войну против России и вела ее против Ивана Грозного и Петра Великого"(+3). И далее: "Когда русская революция, подстроенная и задуманная Германией, удалась, Россия по существу вышла из войны. Чем же занялась Германия? Расчленением, то есть разрушением России. Политика Германии имела в виду реализовать этот результат, как главнейший и совершенно несомненный плод войны... Для Германии первой и основной цепью войны... было сокрушение России, как великой державы, в ее историческом образе и ее исторической мощи"(+4).
Можно, конечно, спорить со Струве по каким-то деталям этого анализа (роль Германии в русской революции, что было для Германии основной целью войны), но совершенно очевидна его историческая правота. Германия действительно хотела отбросить Россию ко времени Ивана III, т.е. фактически выжать из Европы, вернуть в границы Золотой Орды. По существу ревизовать многостолетнее развитие русского самодержавия: и московского, и петербургского. И в этом контексте всё равно (немцам - всё равно), какая Россия - дворян и буржуазии или комиссаров. Важно - чтобы была не сильная, не мощная Россия.
Но это Германия. И ее особые исторические взаимоотношения с Россией понятны. Как и немецкие резоны в ослаблении России. А что же союзники по антитевтонской коалиции?
"В декабре 1918 г. я попал из Советской России на Запад... в Англию и Францию. Что меня всего более поразило тогда на союзническом западе, это - та быстрота и легкость, с какою общественное мнение союзных с нами стран усвоило себе ту точку зрения на Россию, для которой я не нахожу другого более правильного названия, как точка зрения "Брест-Литовская"(+5).
Запомним этот политический термин: "брест-литовская точка зрения". А Струве с осторожностью, не давая простору эмоциям, - союзники же! единственная надежда в борьбе с большевиками! - перечисляет, что разделяет их и нас. "Рябом с этим у западноевропейских правительств в то время не было никакой определенной точки зрения на Россию и никакой политики по отношению к ней. Союзники были очень плохо осведомлены о России, в общем удивительно незнакомы как с ее прошлым, так и с ее настоящим. Это относится как к правительствам, так и к общественному мнению. Что же касается общественного мнения в особенности, то в нем замечались... различные оттенки как непонимания и незнания России, так и враждебности к ней"(+6).
Эти слова Струве и по сей день иначе как поразительными квалифицировать нельзя. Мы вместе ведем смертельную войну, в августе 14-го армии Рененкампфа и Самсонова спасают Париж, Францию, Антанту от быстротечной гибели, брусиловский прорыв мая 16-го существенно облегчает положение союзников под Верденом (и спасает в Италии), плечом к плечу с французами и англичанами героически сражается Русский экспедиционный корпус... И тем не менее! Мы по-прежнему для Европы "незнакомцы", нас не понимают, к нам враждебны. Господствует "брест-литовская точка зрения".
Среди причин этой враждебности Струве выделяет следующие. "Историческая Россия, т.е. Единая и Великая Россия, в разные исторические эпохи приходила в столкновение с теми двумя главными великими державами Европы, в союзе с которыми мы вели войну против Германии... В XIX веке мы имели дважды военные столкновения с Францией и однажды с Англией. Эти прошлые столкновения, часто весьма свежие, как соперничество Англии и России на Востоке... оставили... след в общественном сознании западных стран... В прошлом... нас разделял "польский вопрос". В "польском вопросе" западноевропейское общественное мнение было всегда против исторической России... Наконец - это самое важное - Россия, как Великая Держава... отождествлялась с известной политической формой и даже уже с известным политическим строем, с неограниченной монархией... Исконная враждебность западных демократических элементов против "царизма" очень легко и быстро, с крушением Российского Государства перенеслась на Россию, как на Великую Державу. Эти круги рассуждали так: падение России есть падение царизма, и принимали этот факт за положительный"(+7).
Да, войны с Европой, соперничество на Востоке, польский вопрос. Который, кстати, был поставлен союзниками перед Россией сразу же после падения царизма. И самое что ни на есть "прозападное" Временное правительство выдвинуло условие: независимость Польши в обмен на обязательный и постоянный союз этой страны с Россией. И вроде бы союзники были готовы принять его... Но, конечно, не это поражает в словах Струве.
Оказывается, что и в XIX столетии друг другу противостояли не Россия и Европа, как некие различные социокультурные, социоисторические целостности, а силы социального "зла", отсталости, деспотизма и силы социального "добра", прогресса, лучезарной демократии. Оказывается, что конфликт двух противоположных принципов общественного устройства совсем не нов и не явился на свет вместе с русской коммунистической революцией. Оказывается, что задача Европы "повалить" деспотическое и рабское самодержавие и тоталитарного коммунистического монстра, не отделима от другой задачи - "повалить" вообще Россию. Или хотя бы в качестве великой державы. А может, это одна задача...
И имя ей - "брест-литовская". Задача, в который в один тесный узел связались стремление к сокрушению наличного - на данный момент - социального строя России и стремление вернуть Россию в ее геополитическую золотоордынскую клетку Разумеется, мы - вслед за целым сонмом русских гениев - можем стенать по поводу непонимания нас Европой и ее враждебности к нам. Увы, все это не имеет смысла. Давным-давно Запад осознал, что субстанция русских социальных порядков (проклятый царизм, проклятый коммунизм) намертво соединена со смертельным (для людей закатных стран) - как тенденция, в пределе -пространственным расширением России, ее, временами безудержной, экспансией в Европу.
И поэтому на Западе по отношению к нам - в общем и целом, несмотря на "возможные варианты" - всегда господствует "брест-литовская точка зрения".
V
В русском, однако, сознании географическое название "Брест" имеет две коннотации. Одна - это направленный против России "Брестский мир". Как вариант - Брестская уния (1596 г.). То есть наступление католичества на православие, церкви западной - на восточную. Другая - Брестская крепость. Ее героическая оборона - символ мужества России. И не просто мужества. А того, что проявлено народами России при отражении европейского "Drang nach Osten".
Брест, таким образом, не только название пограничного пункта между Россией и Европой. Брест, повторяем, - это псевдоним наших отношений. Причем псевдоним более значимый, чем Ялта, Мальта, Хельсинки, Берлин.
Чем окажется эта граница: соединительной линией или взаимообособляющим лимесом непонимания и страха? Еще не так давно большинство по обе стороны границы полагало, что непонимание и страх обусловлены "холодной войной" и наличием блоков. "Холодной войны" нет, блоков - тоже. Остался один блок - он-то и движется на восток.
И что же теперь? Есть серьезный соблазн повернуться спиной к варягам и лицом - к обдорам: к Китаю, Ирану, Ираку и начать игры с ними. В качестве краткосрочной профилактической меры, способной показать Западу, что не все просто и однозначно в современном мире, это, наверное, возможно. С долгосрочной же перспективой все намного сложнее. И дело не в том, что Запад сейчас силен, а мы нет. И не в том, скажем, что все стороны в экс-Югославии разыгрывали спектакль, замешенный на краткосрочной конъюнктуре (выборы у нас и в США), нефти, крови и, как часто это бывает, глупости сильных. И не в том, что (подмечено еще в прошлом столетии) Великая Сербия вовсе не в интересах России. Дело в долгосрочной целесообразности.
Да, вероятно, мы перецеловались и переобнимались с Западом сверх меры за последние десять лет. И, наверное, нужно немножко подморозить результаты этих объятий. Тем не менее антизападнический курс не отвечает интересам России - не только по чисто геополитическим соображениям: чтобы избежать превращения России в "местность, которая нам знакома как окраина Китая" (хотя и это тоже). И не только потому, что голодные, с многочисленным населением, среди которого много молодежи, страны Юга значительно опаснее для нас (и чем дальше, тем больше будут опасны), чем сытые, с большим процентом пожилого населения страны Севера, которые не претендуют на нашу территорию.
Главное в том, что при всей политической, исторической или даже этнокультурной неприязни, недоверии многих на Западе к России (и в России к Западу), при стремлении не допустить Россию на мировой рынок (а кто себе враг? Политико-экономическая игра - это игра с нулевой суммой; уважать себя можно только заставить, и надо это сделать), "Русская Система" заинтересована в существовании Запада, в функционировании "Западной Системы".
Черчилль однажды сказал: "У Британии нет вечных друзей, у нее есть вечные интересы". То же самое - у России. Да и вообще у нормальных государств. Английская поговорка гласит: "Good fences make good neighbors". Не в том смысле, что хорошо отгородиться друг от друга, а в том, что, во-первых, privacy; во-вторых, совместный труд, будь то строительство дома или забора, улучшает взаимное понимание и доверие. Разумеется, если сосед не старается передвинуть забор в ущерб соседу прямо под его окном.
VI
Как это ни печально, но приходится признавать: взаимное непонимание между Россией и Западом по поводу расширения НАТО на восток имеет глубокие цивилизационные корни. Намного более глубокие, чем противостояние социальных систем и военно-политических блоков. Кто-то скажет: Россия живет старыми стереотипами, представлениями и страхами ушедшей эпохи. Но, может, в движении Запада в русском направлении тоже проявляется приверженность старым представлениям и старым страхам?
По-видимому, это действительно так. И в этом нет ничего удивительного. Мир меняется быстрее, чем наши представления о нем. Недаром говорят, что генералы всегда готовятся к прошедшей войне (впрочем, не только генералы). Но можно ли это ставить в вину? Эпохи не уходят ни сразу, ни раз и навсегда. Они наслаиваются друг на друга, сосуществуют, и наше сознание и представления отражают это. Расширение НАТО на восток и реакция на него - показательный пример, фиксирующий реальность и предрассудки одновременно. Не случайно Поль Валери предлагал запретить науку историю - она отравляет сознание народов.
И все же: историческое пространство России сжимается. А процесс продвижения НАТО на восток далеко не закончился. Репутации России, как мировой державы, нанесен один из самых страшных ударов за всю ее историю. Проявляется это, кстати, не только в экспансии НАТО, но и мусульманского мира на север, в угрозе отслоения русского Дальнего Востока, в исчезновении (почти физическом) русского Севера. Россия, похоже, бежит от всех морей, как от теплых, так и от студеных. Демаринизируется, превращается во внутреннее, равнинное государство.
Какова же может быть позиция России в такой ситуации? Речь, разумеется, идет не о политических рецептах, а о, так сказать, метафизическом подходе к историческому выбору Полагаем, подход этот весьма прост. И заключается он не в поисках химерических союзников и не в создании химерических геополитических блоков, а в усвоении и применении старой формулы: "Не верь, не бойся, не проси". Не верь Западу, не бойся его, не проси у него ничего.
Это не призыв к изоляции и не попытка обосновать некую исключительность. Напротив, это практический регулятив для (рационального) расширения контактов с Западом и выработки стратегии, адекватной возникающему на наших глазах новому миру. Мы не знаем, каким он будет. Будущее не дано, оно - вероятностно (Илья Пригожий). И, к сожалению, кроме мрачно-упертого "не верь, не бойся, не проси" предложить на пути в это вероятностное будущее нечего.
Особенность нынешней ситуации России заключается в том, что в ее исторической копилке, калите нет годных рецептов. Ни одна из "заготовок" прошлого, ни одна из известных русских стратегий - Александра Невского, Ивана III, Петра I, Александра I, Николая II, Ленина-Троцкого, Сталина, Хрущева - Брежнева, Горбачева - ныне не срабатывает.
Правда, остается еще одна стратегия, горчаковская - "Россия сосредоточивается". (Сегодня по-своему эту традицию выражает А.И.Солженицын.) Однако то, что сейчас происходит у нас и с нами, в графу "сосредоточение" никак не попадает. Скорее, - "распад", "истончение". "Сосредоточивается" лишь историческое пространство. Но не вещественная субстанция, богатство, воля, возможности.
Так что же? Получается по Тимуру Кибирову? (В его гениальном послании другому прекрасному поэту - Сергею Гандлевскому.)
"Ленивы и нелюбопытны,
бессмысленны и беспощадны,
в своей обувке незавидной
пойдем, товарищ, на попятный.
Пойдем, пойдем. Побойся Бога.
Довольно мы поблатовали.
Мы с понтом дела слишком много
взрывали, воровали, врали.
И веровали... Хва, Сережа.
Хорош базарить, делай ноги.
Харэ бузить и корчить рожи.
Побойся, в самом деле, Бога.
Давай, давай! Не хлюпай носом,
Не прибедняйся, ёксель-моксель.
Без мазы мы жертвы косим.
Мы в той же луже, мы промокли.
Мы сами напрудили лужу
Со страха, сдуру и с устатку.
И в этой жиже, в этой стуже
Мы растворились без остатка.
Мы сами заблевали тамбур.
И вот нас гонят, нас выводят.
Приехали Сережа.Амба.
Стоим у гробового входа... ".
Нет. Новые времена - новые песни. Знание - сила. И единственная надежда. Единственная надежда обрести реальную (не фантомную) и эффективную стратегию в New Brave World XXI века. То есть на повестке дня обретение (чем скорее, тем лучше) нового знания.
И это намного важнее и серьезнее, чем продвижение НАТО на восток. Ведь говорил же Бродель, что событие - это пыль.
Русский исторический журнал
том 1 зима 1998 №1
Примечания
1. Данилевский Н.Я. Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к Германо-Романскому, -4-е изд. -СПб.: Страхов, 1889. - С. 488-489.
2. Струве П.Б. Размышления о русской революции. - София, 1921. - С. 5.
3. Там же.
4. Там же.-С. 4-5.
5. Там же.-С. 6.
6. Там же.
7. Там же.-С. 6-7.