При анализе причин и факторов, генерирующих межэтнические напряжения и конфликты на территории республик бывшего СССР, как правило, рассматриваются экономические, социальные и политические процессы. При этом из внимания незаслуженно выпадают такие важные компоненты политического процесса, как культурные, религиозные, психологические особенности и традиции, то есть политическая культура в широком классическом понимании.

Можно говорить о двух векторах трансформации политической культуры народов бывшего Союза. Один из них связан со своеобразным ренессансом (подчас весьма искусственным, продиктованным политической конъюнктурой и интересами формирующейся элиты новых государств) досоветских ценностей. И в этом плане чаще и легче всего формируется та или иная модель националистической или религиозно-националистической идеологии.

Второй вектор - это разрушение или надлом политической культуры, характерной для традиционного общества как такового и переход к новым типообразующим формам. Парадокс цивилизации советского типа состоит в том, что промышленная модернизация и стремительная урбанизация сочетались в ней с отношениями базовой коллективистской солидарности, иерархии и патернализма, унаследованными от традиционного общества. Вероятно, это объясняет феномен советского менталитета, который в значительной мере оказался присущим всем народам СССР, генетически принадлежавшим к разным историко-культурным традициям. И в этом смысле утверждения о новой исторической общности людей не выглядят беспочвенными. Не в последнюю очередь именно поэтому известные расчеты Гитлера на то, что под ударами германских войск СССР быстро развалится, раздираемый внутренней слабостью в силу своей многонациональности, как "колосс на глиняных ногах", оказались ложными: во время войны немцам так и не удалось привлечь на свою сторону значительное количество представителей нерусских народов.

Когда же на постсоветском пространстве образовались новые государства, пласт политической культуры советского типа оказался как бы искусственно срезанным, обнажив предшествующий ему историко-культурный слой. Подобный феномен уже был замечен западными исследователями, в частности Рональдом Дором, на примере других новых независимых стран и получил наименование индигенизации, то есть возвращения к собственным корням.

В зависимости от того, каким является этот предшествующий слой, во многом развивается и динамика межэтнических отношений, включая их конфликтные формы. Например, довольно развитая и устойчивая националистическая идеологическая традиция Западной Украины стала по сути государственной идеологией заново образованной Республики Украины и в этом качестве начала навязываться всем гражданам, включая совершенно чуждое ей чисто русское население. Естественно, очень быстро этот процесс приобрел характер регулярно возникающих конфликтов большей или меньшей интенсивности. Здесь быстро образовался свой пантеон национальных героев, официальная мифология и основанная на них мощная, всеохватывающая пропаганда.

Подобные же процессы, только еще более стремительно, происходили и в Прибалтике. Здесь ситуация усугублялась тем, что во главе процессов национального возрождения становились подчас прямые потомки государственных лидеров времен независимости, создавая тем самым прямую и непосредственную преемственность политико-культурных ценностей. В этих условиях носители другой политической культуры автоматически становились не просто чужаками, а врагами (пресловутое "оккупанты").

С другой стороны, отсутствие такой развитой традиции в Белоруссии привело к прямо противоположным последствиям. Как отмечал заместитель директора Федерального института восточноевропейских международных исследований в Кельне Хайнц Тиммерман, "в отличие от большинства других государств СНГ Белоруссия могла лишь в малой степени основывать свое формирование как нации на докоммунистических традициях, собственном языке и культуре... Из всех республик в Белоруссии менталитет и самосознание были наиболее советизированы". Поэтому не случайно напряжение на межэтнической почве в Белоруссии было минимальным.

В реальности происходит наложение обоих векторов трансформации политической культуры, их своеобразная интерференция: досоветский историко-культурный пласт видоизменяется в конкретных условиях модернизации и перехода от традиционного к гражданскому обществу, характерных именно для данной страны и нации.

Например, в Туркмении сложился крайне авторитарный, почти карикатурный режим, сочетающий в себе культ личности лидера государства в национально-религиозных традициях и сохранение инерции патернализма советского типа. В результате трансформация традиционного общества происходит очень медленно, однако именно это создало относительную социально-политическую стабильность, приглушив появление острых форм межэтнических конфликтов.

С другой стороны, Таджикистан в процессе своей модернизации оказался вовлеченным в целую полосу многомесячной политической борьбы, по форме имитирующей демократические процедуры западного типа (то есть выборы разного рода). Фактически же в республике произошла гражданская война, причем в основе ее оказались именно этнические различия: уроженцы разных областей составили противоборствующие военно-политические группировки. В этих условиях, разумеется, жертвами стали и представители других народов, прежде всего русские.

Таким образом, очень медленное, плавное изменение, по сути даже консервация традиционного общества оказалось самым безопасным в плане межэтнических отношений. И наоборот, бурная ломка и крайняя политизация общественной жизни немедленно отозвались самыми кровавыми конфликтами с многочисленными жертвами, причем даже внутри самого титульного этноса на основе родовых различий. Между этими двумя полюсами располагаются другие республики с исламскими традициями, каждая из которых пошла по тому или иному варианту модернизации.

Переход от традиционного общества к гражданскому - процесс крайне болезненный. Как отмечают российские исследователи Т.Ворожейкина, Е.Рашковский, А.Умнов, "трудности становления гражданского общества связаны не только с распадом и переоформлением традиционных норм и социокультурных уз. Гражданское общество - особенно на ранних, незрелых, неустроенных стадиях своего становления, - возбуждая материальные и статусные ожидания огромных человеческих масс, чаще всего не в состоянии удовлетворить эти ожидания. Тем более, что последние чаще всего формируются из глубоко традиционного, подчас даже инфантильного и архаического духовно-психологического материала. Таковы ожидания

- передела, перераспределения материальных и статусных благ;

- скорого и сказочного богатства;

- унизительного поражения вчерашних угнетателей - подлинных или мнимых;

- житейской нивелировки".

Очевидно, что подобные ожидания - самая благодатная почва для националистических настроений, которые начинают формироваться даже стихийно, не говоря уже о том, если национализм получает тот или иной государственный, официальный или просто легитимный статус. В этом случае эскалация межэтнического напряжения приобретает ускорение, и возникновение конфликтов на этой почве становится лишь вопросом времени.

Конечно, историческое тяготение отдельных народов или субэтносов к тем или иным из господствующих в современнном мире цивилизаций в немалой степени обусловливает остроту и форму межнациональных конфликтов. Государства, претендующие на то, чтобы символизировать ту или иную культурную традицию, как правило, не остаются безучастными к процессам самоопределения новых независимых стран, оказывая активную помощь извне именно тем элементам, которые способны и стремятся повернуть развитие своих стран в их сторону. Такая помощь может носить самый разнообразный характер, вплоть до военно-политического, как показал, например, вооруженный конфликт в Приднестровье летом 1992 года.

Анализ межэтнических конфликтов под углом зрения политической культуры требует также учета такого фактора, как сложный состав самого этноса, включая, в частности, время его нахождения в составе СССР. Дело в том, что часто игнорируется тот факт, что внутренне расколота, гетерогенна политическая культура не только всего многонационального населения бывших союзных республик, а ныне "новых государств", но даже и самой так называемой титульной нации.

Так, например, население современной Украины на одну пятую состоит из этнических русских, чья политическая культура не может не отличаться от этнических украинцев. Вместе с тем, и собственно украинцы отчетливо делятся на два субэтноса: так называемых "западников" и "восточников" (такое деление обусловил прежде всего фактор времени нахождения в составе России и СССР). И если первые в культурно-политическом плане тяготеют к Западу, к Польше и Германии, к католичеству, то вторые традиционно ориентируются на Восток, на Россию, на православие. В момент распада СССР и становления Украины в качестве самостоятельного государства, носителем политикокультурных ценностей этого государства выступило именно западничество. Отсюда и проистекают многие антирусские и антироссийские решения, проводимые в различных областях общественной жизни республики.

Подобная внутренняя политикокультурная расколотость характерна и для других регионов. Достаточно привести пример противостояния Тирасполя и Кишинева (в основе - тот же фактор времени нахождения в составе СССР). Ведь самостоятельность Приднестровской молдавской республики наряду с русскими и украинцами отстаивают и живущие там молдаване. Таким образом и здесь имеет место конфликт внутри формально одного и того же этноса.

Кстати сказать, о неслучайном характере подобных различий свидетельствует и опыт современнной Германии, где спустя десять лет после объединения проблемы несовпадения и различий в менталитете, как показывают социологические опросы, отнюдь не стерлись.

Таким образом, исследование генезиса, структуры и процессов трансформации политической культуры народов новых государств является очень важным и пока крайне малоиспользуемым методологическим инструментом для диагностики межэтнических конфликтов, их прогнозирования и выработки конкретных политических рекомендаций по их разрешению.